«То есть, если отбросить всю эту фантастическую подоплеку, мы увидим маленького мальчика, унижаемого взрослым человеком. Если перенести это в реальный мир, это совсем не для детей».
Ральф Файнс, исполнитель роли Волдеморта
читать дальшеЗнакомство
Кабинет Снейпа находился в одной из подземных темниц. Тут было холодно – куда холоднее, чем в самом замке…
ГПиФК
… Я боялась его. До слабости, головокружения и дрожи в коленках. С самого первого дня. Наш класс уже успел познакомиться с учителями-предметниками по математике, русскому и литературе, истории. Классным руководителем стала географичка, ведущая у нас природоведение – в 4-м классе еще не было разделения этого предмета на биологию, географию, физику и химию.
Все учителя на первом же уроке высказали нам свои жесткие требования. Так что когда мы пошли на первый урок рисования, мы все были немного растеряны.
Примечательной была уже сама дорога, ведущая в кабинет рисования и черчения. Чтобы туда попасть, требовалось спуститься на первый этаж, пересечь столовую, пройти по длинному коридору, ведущему в другой корпус, миновать раздевалки и два спортивных зала, затем спуститься еще на пол-этажа и пройти до самого конца еще один коридор. Там и была дверь в кабинет рисования и черчения. Вы поняли, где был этот кабинет? В полуподвале. А если кому-то все-таки не хватает хогвартсовского антуража, замечу, что кабинет химии располагался как раз напротив. Кстати, кабинет химии еще сыграет свою роль в этой истории…
Итак, мы прошли последний коридор до конца и наткнулись на закрытую дверь. Оставалось ждать звонка на урок и появления учителя.
В этом коридоре всегда горел свет, и при этом всегда царил полумрак. Уж не знаю, почему. А еще, независимо от времени года, всегда было прохладно до зябкости.
Остаток перемены класс посвятил обсуждению нашего учителя: каждый делился тем, что слышал о нем.
- Говорят, он очень злой.
- Кто говорит?
- Старшие. Кто у него учился. У него все сначала получают двойки.
- Как это: двойки? – наша вторая отличница была в ужасе. – Рисование – это же необязательный предмет!
- А ему все равно. Он считает рисование самым главным предметом.
- Он не просто злой. Он еще странный.
- Это как?
- Ну, не знаю. Так говорят. Мне сказали, мы сами все увидим и поймем.
К моменту, когда прозвенел звонок и щелкнул, наконец, замок в двери, я была полна самых мрачных предчувствий. Рисовать я не любила, и вообще считала себя абсолютно бесталанной в этой области. И если до этого момента, успев почувствовать свои силы, я еще робко надеялась на медаль, то, прислушавшись к разгоревшейся среди одноклассников дискуссии (в которой из-за проблем с речью участия, естественно, не принимала), поняла, что медали мне не видать. И из-за чего? Из-за необязательного предмета! Наша вторая отличница периодически бросала на меня выразительные взгляды. Было похоже, что она думала о том же, о чем и я – об уплывающих от нас медалях.
Итак, раздался щелчок, и дверь в кабинет, наконец, открылась.
На пороге стоял мужчина среднего роста и неопределенного возраста. На нем был серый костюм, белая рубашка и серый, чуть светлее костюма, галстук. Довольно молодое, почти без морщин, бледное лицо было гладко выбрито. Серые глаза смотрели на нас почти враждебно. Сейчас, когда я вспоминаю его, думаю, что вряд ли ему в тот момент было больше тридцати пяти, но из-за ранней и обильной седины в некогда черных аккуратно подстриженных волосах он выглядел значительно старше, лет на пятьдесят.
За те несколько мгновений, что он рассматривал нас, он, казалось, успел вглядеться в лицо каждого ученика. Все разговоры прекратились, и наступила полная тишина. Удовлетворившись поверхностной инспекцией многоголового чудовища, именуемого 4 «б» класс, учитель негромко поздоровался и посторонился, предложив нам войти и занять места…
Кабинет рисования и черчения заслуживает отдельного описания. Начнем с того, что этот кабинет и его хозяин удивительно гармонировали друг с другом. Казалось, ни того, ни другого уже много лет не касались солнечные лучи. Оконные ниши в кабинете имелись, но сами окна были настолько плотно занавешены черной тканью, что солнцу не оставалось ни единого шанса заглянуть через них внутрь кабинета. И все же в кабинете было очень светло. Поразительный контраст с мрачным коридором, оставшимся за дверью. Температура в кабинете была та же, что и в коридоре, но ощущение зябкости при таком освещении исчезало.
Было видно, что в создание этого кабинета вложено много труда. Вдоль стен выстроились многочисленные шкафы со стеклянными дверцами, на полках которых находились различные модели, предназначенные как для рисования, так и для черчения. На отдельной полке стояли учебники по черчению разных лет выпуска. В задней части класса была дверь, ведущая в отдельное помещение – то ли темная комната, то ли склад, то ли подсобка. Учительский стол находился у входной двери, на возвышении, за ним, кроме доски, тоже располагалась пара шкафов, а слева от стола была дверь в какой-то закуток. Иногда, войдя в класс, мы не обнаруживали в нем учителя, и никогда заранее не знали, из какой двери он вынырнет после звонка на урок. Наши рабочие места (язык не поворачивается назвать их учебными) представляли собой отдельные столы – по одному на каждого – и были намертво прикреплены к полу. Они располагались несколькими концентрическими полукругами, в центре которых, прямо перед учительским столом, находился маленький столик, предназначенный для моделей. Зону рабочих столов строго посередине пересекал широкий проход, ведущий от столика к двери в заднюю комнату. Крышки наших столов были наклонены, а сами столы оборудованы кульманами. Под крышками находились полка и ряд ящиков. За каждым столом был стул. К нашему облегчению, стулья не были прикреплены к полу и свободно двигались. Расстояние между столами было такое, что учитель мог с любой стороны подойти к каждому ученику. В общем, за соседа не спрячешься…
Первый урок
- Я могу научить вас, как разлить по флаконам известность, как сварить триумф, как заткнуть пробкой смерть, если, конечно, вы чем-то отличаетесь от того стада болванов, которое обычно приходит на мои уроки.
ГПиФК
Итак, учитель пригласил нас войти и занять места, что мы и сделали. Он подождал, оглядел класс, что-то прикидывая, и занялся тем, что начал нас пересаживать. Причем как-то странно, попарно. То есть, он указывал на пару учеников и негромко просил их поменяться местами. Некоторых он несколько раз пересаживал с места на место, других не побеспокоил ни разу. Наконец, результат его удовлетворил, он занял свое место и начал перекличку. Он называл фамилию, ученик вставал, учитель некоторое время пристально вглядывался в ученика, а затем делал какие-то пометки в своих записях, причем было заметно, что пометки были куда более содержательными, чем просто галочка. Закончив перекличку, он вышел из-за стола к нам и произнес целую речь. Он говорил тихо, но мы слышали каждое слово.
- Здравствуйте еще раз. Меня зовут Давид Алексеевич, я буду вести у вас рисование и черчение. Те столы, на которых вы сейчас сидите, закреплены за вами до конца вашего обучения, самовольно пересаживаться запрещено. Теперь о сути наших уроков. Старая программа образования предусматривала обучение рисованию в течение пяти лет, с четвертого по восьмой класс, черчение же преподавалось лишь в старших классах. По новой программе вы будете изучать черчение уже в седьмом и восьмом классе. Таким образом, на рисование вам остаются лишь четвертый, пятый и шестой класс, то есть почти вдвое меньше времени, чем по старой программе. При этом один урок в четверть будет посвящен знакомству с шедеврами мировой живописи, что безусловно необходимо для вашего общего и культурного развития. Честно говоря, я не знаю, чему можно научиться за такой короткий срок как три учебных года, занимаясь лишь час в неделю. Но я постараюсь научить вас хотя бы некоторым приемам рисования и лишь надеюсь, что хотя бы кто-то из вас сумеет их усвоить. Далее. На своих уроках я требую неукоснительного соблюдения жесткой дисциплины. Заниматься болтовней с соседями запрещается.
Я невольно оглянулась на соседей. Да мне и в голову не придет с ними болтать. Вокруг одни мальчишки… И тут стал понятен смысл столь долгого и запутанного пересаживания. Мы сидели в шахматном порядке. Ближайшими соседями каждого мальчика были четыре девочки и наоборот. Кроме того, все пары девчонок-подружек и друзей-мальчишек безошибочно оказались разделены и рассажены по разные стороны от прохода. А ведь он впервые нас видел… Но надо отдать ему должное: рассадив нас так, как ему было удобно, он облегчил себе задачу по поддержанию дисциплины.
- А сейчас я попрошу вас достать альбомы и принадлежности для рисования, - продолжил он. - Я хочу посмотреть, кто из вас что принес.
Мы послушно открыли портфели и достали оттуда требуемое. Он подождал, пока мы угомонимся.
- Так, что я тут вижу, - сказал он, проходя вдоль переднего ряда. – Акварельные краски. Можете сложить их обратно в портфели и не приносить до начала следующего учебного года, потому что в этом году мы ими пользоваться не будем. Цветные карандаши. Они могут понадобиться раз или два за весь год, я предупрежу заранее, когда их принести. А сейчас можете их тоже положить в портфели. Заранее прошу вас купить ручку с черным стержнем, она вам скоро потребуется.
Тут он взял со стола карандаш и продемонстрировал нам.
- Простой карандаш - ваш главный инструмент на этот год, и я попрошу внимательно меня выслушать. Прежде всего в ваших руках должен быть именно карандаш, а не его огрызок. Это значит, что карандаш должен быть не короче двух третей его первоначальной длины. Специально измерять длину не нужно, определяйте на глаз, но имейте в виду: я не разрешаю вам пользоваться слишком короткими карандашами. Далее. Карандаш должен быть остро отточен, и длина грифеля должна быть около семи миллиметров. Поэтому можете забыть о точилках из «Детского мира», заточить карандаш как надо можно только ножом. А поскольку приносить ножи в школу запрещается, затачивать карандаши вы будете дома. Карандаш – вещь хрупкая, поэтому позаботьтесь, чтобы не сломать его еще до начала урока. Можете завести для него отдельный пенал или защитить грифель колпачком как у ручки – это уже ваше дело. И все же вы не застрахованы от случайностей, поэтому рекомендуется приносить с собой и запасные карандаши – естественно, тоже остро отточенные. Вы хотите о чем-то спросить? – обратился он к нашей второй отличнице, заметив поднятую руку.
- Да, - ответила она, вставая. – А сколько карандашей надо приносить, чтобы хватило на урок?
- Как показывает практика, трех вполне достаточно, - ответил Давид Алексеевич. – Однако, если вы захотите спасти от двоек ваших менее ответственных соседей, - он с неодобрением посмотрел на мальчишек справа и слева от нее, - берите не меньше пяти. У вас все? Можете садиться. На карандаше, - продолжил он, - должна быть маркировка «М», что означает «мягкий». Карандаши с другой маркировкой – «Т», «ТМ», «2Т», «2М» и так далее использовать нельзя. Если вы это сделаете, я увижу по вашему рисунку и снижу оценку. Теперь альбомы. Сегодня я разрешу в порядке исключения рисовать в тех альбомах, которые вы принесли. Но к следующему уроку принесите альбомы на 48 листов с более плотной и гладкой бумагой, чем я вижу у большинства из вас. Работы в других альбомах я не буду не то что оценивать, но даже рассматривать. Теперь о резинках. Пользоваться ими запрещено категорически. Любой след от резинки, замеченный мной в вашей работе, автоматически будет означать двойку. И последнее. Не советую вам относиться к моему предмету как к второстепенному и необязательному. Вам придется выкладываться на нем так же как и на математике, литературе или истории. И я буду требовать с вас, не делая никаких скидок. Вопросы?
Лично у меня был только один вопрос: а реально ли у него получить пятерку? Но я его так и не задала. Как там о нем говорили старшие? Странный и злой? Ну, одну странность мы заметили сразу: он обращался к нам на «вы», что нам, десятилетним школьникам, было слышать не то чтобы странно – дико. И лишь сейчас, став взрослой, я, кажется, догадываюсь, откуда у него эта привычка. Там, где он получал образование, наверно, тоже было принято обращаться к учащимся на «вы», независимо от возраста. Когда после университета у меня самой появились ученики, я так и не смогла перебороть старую университетскую привычку «выканья», обращаясь на «вы» и к студентам, и к старшеклассникам, которых учила, и это несмотря на то, что другие учителя и преподаватели школы и вуза, где я работала, все как один говорили «ты». Был ли наш учитель злым, мы еще не поняли. Строгим – да, но почему злым?
Он, наконец, закончил вступительную речь и взглянул на часы.
- У нас есть еще примерно двадцать минут. Этого достаточно для первой работы. Сейчас мы пойдем в парк. Через малый спортзал, чтобы не терять времени. Берите альбомы и карандаши. Портфели оставьте здесь. У вас вопрос?
- Да, - ответила наша отличница. – А как же наши куртки? Мы разве не пойдем за ними в раздевалку?
- На улице тепло и сухо. За двадцать минут не замерзнете.
В парке он сообщил, что каждый из нас должен нарисовать с натуры один осенний листик, висящий на ветке, показал, как это должно выглядеть в результате, сделав набросок за двадцать секунд, и предложил каждому выбрать себе по дереву и, естественно, по листику. Сейчас я нарисовала бы это за пару минут. Тогда я честно трудилась все двадцать.
После того как мы вернулись в кабинет, он собрал наши работы, коротко напомнил о своих требованиях к альбомам и карандашам отпустил.
На следующий день по дороге из музыкальной школы я купила дорогой альбом на 48 листов и два десятка простых карандашей, надеясь, что такого их количества мне хватит хотя бы до Нового года.
Первые оценки
- Я проставил вам такие оценки, какие вы получили бы за свои работы на СОВ, - с самодовольной усмешкой объявил Снейп, раздавая работы. – Дабы у вас было реальное представление о том, чего вам ожидать на экзамене.
Он круто повернулся и стал лицом к классу.
- В целом уровень работ кошмарный. На экзамене большинство из вас провалились бы. Надеюсь, что вы проявите гораздо больше усердия в работе над следующим заданием…
ГПиОФ
Ровно через неделю мы опять стояли в мрачном коридоре перед дверью в кабинет рисования, гадая, какие же оценки получили за первые рисунки. Он всем сначала ставит двойки, так, кажется?
Давид Алексеевич позволил нам войти в кабинет только после звонка. Наши альбомы лежали на столике для моделей. Мы быстро разобрали их и расселись по местам. С бьющимся сердцем я открыла свой. Четыре с двумя минусами. Кажется, неплохо для начала. Я оглядела класс. Отличница смотрела на меня с другой стороны прохода вопросительным взглядом, мол, что у тебя? Я показала правой рукой четыре пальца, приставив к ним горизонтально еще два пальца на левой. Она вздохнула и продемонстрировала мне три пальца на правой руке и один горизонтально – на левой. Три с минусом.
Давид Алексеевич дал нам немного времени на общение мимикой и жестами – говорить вслух мы не решались – затем поздоровался и начал разбор полетов.
- Для начала я хотел бы напомнить вам, что урок в парке – это такой же урок как и в классе. К моему сожалению, многие забыли о том, что у них урок, а не прогулка и не спортивные игры на свежем воздухе. В результате больше половины класса получили за первую работу двойки. Теперь поговорим о тех работах, оценка за которые отличается от двойки. Прежде всего это значит, что я видел, как вы трудились, и оценил ваши старания. Но кроме стараний важен результат. А он плачевный. Пятерки недостоин никто. Четверки тоже. Если рядом с вашей оценкой стоит минус, это значит, что на самом деле я оцениваю ее на балл ниже. Просто это ваша первая работа, и я решил немного поощрить вас, выдать вам небольшой аванс в надежде, что вы отработаете его в будущем. А в журнал пойдут те оценки, которые вы видите. Без всяких минусов.
Значит, у меня в журнале четыре, а у нашей отличницы три. А на самом деле у нее два, а у меня? Что означает минус, он объяснил. А два минуса? Или он намекает, что выдал мне два аванса? Но за что такая честь?
Я так и не спросила у него про два минуса. И никто другой в классе тоже не спросил. Или два минуса стояли только у меня, или другие счастливые обладатели двойных авансов тоже побоялись спрашивать.
Злой учитель
- Вы сделали все, что написано в третьем пункте, Поттер?
- Нет, - очень тихо ответил Гарри.
- Простите, я не расслышал.
- Нет, - повторил Гарри громче. – Я забыл про чемерицу.
- Я знаю, что вы про нее забыли, Поттер, и это означает, что ваша работа яйца выеденного не стоит. Эванеско!
Приготовленное Гарри зелье исчезло; он, как дурак, стоял над пустым котлом.
ГПиОФ
…Загадка злого учителя разрешилась уже на третьем уроке. Стало ясно, почему он не «строгий», и не «суровый, но справедливый», а именно злой. И как точны были старшие ребята, подобрав ему именно этот эпитет.
…Я услышала резкий звук удара, вздрогнула от неожиданности и сломала карандаш. Оглянулась в поисках источника звука и увидела жуткую картину.
Один из моих одноклассников в ужасе смотрел на свои ладони, лежащие на столе. В считанных миллиметрах от его пальцев находился конец длинной линейки, второй конец которой Давид Алексеевич держал в правой руке, грозно возвышаясь над мальчишкой. Учитель был бледнее обычного и очень зол. А одноклассник, казалось, вот-вот закричит от боли, когда пройдет первый шок от удара. Но и через несколько мгновений он продолжал молчать. И тут стало ясно, что кричать он не будет. Он напуган, но ему не больно. Удар был нанесен не по пальцам, а совсем рядом с ними. Очень точный, тщательно рассчитанный удар.
- Кажется, я говорил вам, чтобы вы точили карандаши дома, а не на уроке, - угрожающе зашипел Давид Алексеевич. – И я не давал вам разрешения превращать мой кабинет в свинарник! Полка и ящики в вашем столе предназначены совсем не для того, чтобы хранить там мусор! Встать!
Одноклассник понуро выполз из-за стола и послушно встал.
- Сейчас вы тщательно уберете за собой это свинство. Надеюсь, вы умеете подметать?
Мальчик кивнул.
- Очень хорошо. Веник и совок найдете у двери.
Давид Алексеевич недобро оглядел класс и скрылся в подсобке. Возможно, ушел успокаиваться.
Пока одноклассник занимался уборкой, я спрятала в пенал сломанный карандаш, достала оттуда запасной и вновь принялась за рисунок.
Через несколько минут Давид Алексеевич вышел проверить, как у нас дела.
- Вы уже все убрали? – спросил он у провинившегося.
Тот кивнул.
- Тогда альбом – мне на стол, вещи – в портфель и покиньте класс. Придете на следующий урок.
- Но я не закончил, - возразил одноклассник.
- А вам нечем заканчивать. Поэтому вы сдадите мне незаконченный рисунок… Уберите ваши карандаши, - это он сказал ближайшим соседям провинившегося, пытавшимся поделиться с неудачливым одноклассником запасными карандашами. – Я ценю ваше желание помочь товарищу, но вы уже опоздали с вашей помощью. Он мог сам обратиться к вам, но он этого не сделал, вместо этого он предпочел развести здесь грязь. Поэтому он должен быть наказан и сейчас уйдет. Быстрее. Я жду.
Провинившемуся ничего не оставалось как собраться и уйти.
Через десять минут раздался второй удар. Я снова вздрогнула и выронила карандаш. Он скатился по наклонной крышке стола и упал на пол, подхватить его я не успела.
- Так-так. У вас или слух плохой или память короткая, - говоря это, Давид Алексеевич возвышался над вторым провинившимся. - На первом уроке я предупреждал, что пользоваться резинками запрещено, и что вам следует забыть об их существовании. Поэтому я не понимаю, что резинка делает на вашем столе.
- Я просто достал ее и положил. Я не хотел ей пользоваться.
- Зачем вам на столе вещь, которой вы не хотели пользоваться?
Наш одноклассник так и не нашел что ответить.
- Вещи в портфель, альбом на стол и вон из класса, - это было сказано спокойным будничным тоном.
Пока второй провинившийся собирался, я нагнулась за упавшим карандашом. Так и есть: грифель сломан. Правда, у меня был еще один карандаш, последний, но если Давид Алексеевич до конца урока еще кого-нибудь накажет, мне тоже придется «вещи в портфель, альбом на стол и вон из класса», поскольку заканчивать работу станет просто нечем. Но он в тот день никого больше не наказал.
«Все страньше и страньше…»
- Он умеет читать мысли? – спросил Гарри, услышав в этом подтверждение своих страхов.
- В вас нет тонкости, Поттер. – Темные глаза Снейпа блеснули. – Вы не понимаете тонких различий.
ГПиОФ
Через неделю мы стояли в том же мрачном коридоре перед той же закрытой дверью, ожидая звонка на урок. И занимались тем же – обсуждали учителя рисования. Последний его урок с ужасом вспоминали все, не только два провинившихся одноклассника.
- А представьте, что однажды он промахнется и врежет не по столу, а по пальцам! – возмущалась наша отличница. – Как ему вообще разрешают учить детей?
- Так же как и другим учителям, - неожиданно для всех, в том числе и для себя, заметила я.
- Ты про что?
- Ну, он же в школе не единственный, кто любит бить линейкой по парте.
- Но другие же не хотят попасть по рукам.
- А он тоже не хочет. Если бы он кого-нибудь покалечил, он бы уже не преподавал.
- Но он же может промахнуться!
Я пожала плечами:
- Значит, он уверен, что не промахнется.
- А я вот чего не пойму, - заметил второй провинившийся. – Я достал резинку еще в начале урока. Он несколько раз прошел мимо, видел ее, но ничего не сказал. А выгнал меня только когда я захотел кое-что стереть. Я ничего не стирал, я только захотел это сделать.
- Правильно, он увидел, как ты берешь резинку и… - отличница не понимала, в чем проблема.
- Не мог он это видеть. Я не успел ее взять.
- Но ты за ней потянулся?
- Нет. Я и этого не успел сделать. Я только подумал об этом. Ребята, он что, еще и мысли читать умеет?
Новость была пугающей. Наш странный учитель, оказывается, еще более странный, чем мы могли представить.
- Нет, так не бывает, - замотала головой отличница после секундного размышления. – Никто не умеет читать мысли. Это невозможно. Ведь правда невозможно? - она взглянула в мою сторону, явно в надежде, что как самый разумный человек в классе я ее поддержу.
- Вообще-то возможно… - ответила я.
Звонок на урок избавил меня от дальнейших объяснений.
Продолжение следует